Исполнилось 35 лет со дня выхода на экраны легендарной советской комедии “Мимино”

Дата широко отмечается в российской печати. Оно и понятно - болельщиков картины Георгия Данелия и сегодня миллионы. А в свое время только в первый год ее посмотрели 24 миллиона зрителей. Режиссер и актеры Вахтанг Кикабидзе и Мгер (Фрунзик) Мкртчян были удостоены Государственной премии СССР. С тех пор фильм часто показывают по разным телеканалам и по разным поводам.
Еще к 30-летию “Мимино” в Москве на Чистых прудах рядом с домом, где находится квартира Данелия, планировалось установить памятник героям картины. Московские власти сначала эту идею одобрили, а спустя несколько месяцев отклонили — мол, район Чистых прудов перенасыщен памятниками. Но героев “Мимино” все-таки увековечили — памятник работы Зураба Церетели, изображающий Валико, Рубика и Волохова, был установлен на родине Рубика — в Дилижане. А чуть позже памятник героям ленты и режиссеру появился в Тбилиси на Авлабарской площади.
Предлагаем статью из “Аргументов недели” (08.11.12), посвященную юбилею фильма, а также отрывки из воспоминаний Георгия Данелия.

ГЕРОЕВ ВЫБИРАЛИ... ДЕНЬГАМИ
Вообще-то Данелия собирался снимать не “Мимино”, а совсем другой фильм под названием “Ничего особенного”. Но однажды к режиссеру зашел в гости писатель Максуд Ибрагимбеков. “Я рассказал Максуду о фильме, который вот-вот должен был начать снимать, и между делом поделился с ним задумкой сценария о деревенском летчике, который летает на маленьком вертолете, возит крестьян и кино по деревням, влюбляется в стюардессу большого белого лайнера и приезжает в Москву, — вспоминает Георгий Данелия. — Максуд сказал, что эта задумка куда интереснее. Всю ночь я это обдумывал, а утром позвонил Резо Габриадзе — автору сценариев многих моих картин. И мы втроем с писательницей Викторией Токаревой буквально на ходу стали сочинять новый сценарий, поначалу ничего толком о фильме не зная, разве только то, что главную роль будет играть Кикабидзе. Дописывали и переписывали сценарий мы уже во время съемок”.
Ряд сцен и имен попали в сценарий из жизни. Так, например, сцена с адвокатом была в точности списана с истории, произошедшей с дочерью Данелия Светланой. Когда ее, молодого адвоката, оставили один на один с рецидивистом, она так испугалась и растерялась, что преступник стал подсказывать напуганной девушке, что ей делать и какие вопросы задавать. В честь Светланы Георгиевны Данелия адвоката в фильме назвали Светланой Георгиевной.
Герой Фрунзика Мкртчяна стал фигурой знаковой, и многие говорят, что это лучшая его роль в кино.

ЧАГА И “ЧИТО-ГРИТО”
Когда снималась картина, Кикабидзе был любимцем зрителей уже не только Грузии, но и всего СССР. Естественно, на съемочную площадку в грузинской провинции зачастили жители всех окрестных деревень. Всем хотелось своими глазами увидеть знаменитого артиста, а если повезет, то и выпить с ним. Чуть ли не каждый второй поклонник Кикабидзе считал своим долгом привезти с собой бурдюки с чачей и вином. Актер отказывался от возлияний, но всякий раз наталкивался на стену непонимания. Люди, проехавшие несколько десятков километров ради Кикабидзе, обижались. Вахтанг стал мучительно сочинять убедительную отговорку. Поначалу он попробовал ссылаться на больное сердце. Не сработало. “Чача — лучшее лекарство от сердечных болей!” — отвечали ему. Тогда попробовал объяснять, что ему завтра рано вставать, а впереди напряженный день, на что получал назидательные ответы в духе: “Вино — лучшее средство сохранить энергию!” Выход был найден. Однажды Кикабидзе во всеуслышание заявил, что сейчас он якобы лечится от триппера. После этого местные жители не только перестали предлагать ему спиртное, но и стали тщательно следить, чтобы этого не делали приезжие.
Изначально предполагалось, что в картине герой Кикабидзе исполнит целый ряд песен. Фонограмма уже была записана, однако на съемках первого же музыкального эпизода случилась загвоздка. Снимали сцену, в которой Валико идет по деревне и поет. Зазвучала фонограмма, но актер, пройдя несколько метров, вдруг застыл как вкопанный. Когда удивленный Данелия спросил у него, в чем дело, тот ответил:
“Я не могу себе представить, чтобы здешние вертолетчики ходили по деревне и пели”.
В итоге в фильме осталась только одна песня “Чито-грито” (в переводе с грузинского “Птичка-невеличка”), и то было решено пустить ее за кадром. Сразу после выхода картины эта песня стала всесоюзным хитом.

“КОНФЕТУ ХОЧЕШЬ? НЕТУ”
Герой Фрунзика Мкртчяна Рубик Хачикян из фильма “Мимино” стал фигурой знаковой, и многие говорят, что это лучшая его роль в кино. А ведь упади тогда монета по-другому — и его в этом фильме могло и не быть. И фильм был бы совсем другой.
Когда в Болшево мы написали все, что происходит в Грузии и наш герой прилетает в Москву, возник вопрос:
— Один живет он в номере гостиницы или с кем-то?
— С кем-то.
— С кем? С Леоновым или Мкртчяном?
Поселили с Мимино Леонова (эндокринолога из Свердловска). Получается интересно. Поселили Фрунзика (шофера из Ленинакана) — тоже интересно. Решили: Леонов — орел, Фрунзик — решка. Подкинули монету. Выпала решка.
И Кушнерев в этот же вечер вылетел в Ереван освобождать Мкртчяна от спектаклей.
Первый раз Фрунзик снялся у меня в фильме “Тридцать три”, потом в фильме “Не горюй!”, об этом я писал. В “Не горюй!” у него одна реплика: “Конфету хочешь? Нету”. Я показывал фильм во многих странах, каждый раз и у нас, и за границей в этом месте был хохот и аплодисменты. А после “Мимино” многие его реплики цитируют и сейчас, через тридцать лет. Некоторые запомнились, потому что они смешные: “Я так хохотался!”, “Ты и она не две пары в сапоге”. Но есть и совершенно обычные. Во время завтрака Хачикян спрашивает Валико:
— Вы почему кефир не кушаете? Не любите?
Ну что тут запоминать? Но и эту фразу до сих пор повторяют. Уверен, если бы это сказал другой актер, не Мкртчян, эта реплика вряд ли осталась бы в памяти, даже сразу после просмотра.
Когда мы снимали, было очень холодно, мороз доходил до минус сорока. А костюмы выбрали летом. Буба выбрал плащ, а Фрунзик короткую курточку. Я говорил, что будет холодно.
“Они же с Кавказа, откуда у них теплые вещи?” — возражали они. Та зима была на редкость суровой. Сцену “Хачикян и Валико у Большого театра” снимали, когда было минус 36. Досталось беднягам! На Бубу (Вахтанг Кикабидзе) и Фрунзика смотреть было больно! Поскольку натурные сцены были в основном в центре, во время перерыва я возил их обедать к себе домой (мама вкусно кормила нас). Мы обедали и обсуждали сцену, которую сегодня предстояло еще снять. Здесь проявлялась неуемная фантазия Фрунзика. Он предлагал бесконечное множество вариантов, из которых нам оставалось только отобрать. Некоторые сцены в фильме сняты не по сценарию. Это итог маминых обедов. Так, например, по сценарию после Большого театра, когда Мимино и Рубик заходят во двор и там нет “КамАЗа”, они находят его в соседнем дворе, и на радостях Фрунзик целует машину, а поскольку мороз — губы прилипают к железу. А Фрунзик придумал, что когда Мимино пошел звать милицию, Хачикян остался во дворе охранять следы. И когда во двор хочет войти человек, он угрожающе поднимает увесистый кусок льда и говорит:
— Друг, как брата прошу, не подходи! Сюда нельзя! Здесь следы!
Когда мы спускались к машине, на лестнице встретили моего ученика режиссера Виктора Крючкова, который шел ко мне. Он и сыграл прохожего.
Фрунзик придумывал и реплики своему герою. Реплик “я так думаю”, “я один умный вещь скажу, только ты не обижайся” тоже не было в сценарии, это придумал Фрунзик. (Когда я говорю: “не было в сценарии”, я имею в виду тот сценарий, по которому мы снимали и который все время менялся.)
Еще у него был особенный дар. Во время озвучания, если его герой на экране на секунду открывал рот (чмокал или просто шевелил губами), Фрунзик умудрялся вставить слово, всегда синхронно и всегда к месту.
И еще Фрунзик очень хорошо показывал. Был у него номер, как кто ныряет с вышки, и мама каждый раз, когда он приходил к нам, просила его повторить этот номер. Фрунзик вставал из-за стола, и мы видели, что он поднимается по лесенке на вышку, подходит к трамплину, готовится и ныряет. И всякий раз — до сих пор не могу понять, за счет чего — было ясно, что это прыгнул русский, это — грузин, а сейчас армянин, и даже было понятно, что нырнул китаец, хотя Фрунзик проделывал все это молча и не щурил глаза.
Великий актер был Фрунзик Мкртчян!

АРМЯНЕ И ГРУЗИНЫ
Фрунзик играл в нашем фильме армянина, и мне было важно, чтобы его герой понравился армянам или хотя бы не раздражал. На первый просмотр я позвал режиссера Эдика Кеосаяна. Картина Эдику понравилась. “Человечное кино, — сказал он. — Это сейчас редкость”.
— А армянин, как тебе?
— Не Сократ, конечно. Но хороший парень. Надежный.
Между прочим. Вражды между армянами и грузинами никогда не было. Но дискуссии и споры — кто древнее, кто мудрее и кто лучше в футбол играет — были и будут всегда.
Секретарь Армянского союза кинематографистов кинорежиссер Фрунзик Довлатян позвонил мне и рассказал:
Пришла к ним первая копия “Мимино” для показа в Доме кино. Собрал он секретарей, сели смотреть. Грузины сняли армянина. Наверняка будет какая-нибудь подковырка. Смотрят. Появился армянин Рубик Хачикян — смешной, симпатичный. Следующая сцена — танцует. Неплохо танцует. Дальше — покрышку грузину отдал. Нормальный парень, не к чему придраться. Но вот грузин звонит из-за границы и говорит телефонистке, что хочет позвонить в Дилижан. А телефонистка говорит: “Это невозможно”. — “А в Телави?” — спрашивает грузин. “Да, конечно! Пожалуйста, говорите!” — говорит телефонистка. “Ага! Так и знали! В Дилижан невозможно, а в Телави — пожалуйста! Да кто этот ихний Телави знает? А Дилижан всемирно известный курорт!” Но недолго возмущались. Оказалось, что телефонистка перепутала Телави с Тель-Авивом. Кончилась картина, так ничего обидного и не нашли.
— Вот я звоню, потому что все просили тебя поздравить и поблагодарить за хороший фильм, — сказал Довлатян, — только товарищи из Дилижана просили тебя приехать сюда, чтобы ты понял, что вода в Дилижане не второе, а первое место в мире занимает!

А ХАЧИКЯН НЕ КОМПОЗИТОР, А ШОФЕР
Вообще-то в сценарии второе место в мире занимала вода не из Дилижана, а из Ленинакана. Но Гия Канчели попросил меня (он каждое лето ездил в Дилижан в Дом творчества композиторов писать свои симфонии):
— А нельзя сделать так, чтобы этот Хачикян был не из Ленинакана, а из Дилижана?
— Нельзя.
— Почему?
— Потому что Дилижан — курорт. А Хачикян не композитор, а шофер.
— Но в Дилижане тоже шоферы есть.
На Канчели была симпатичная курточка, похожая на толстовку.
— Ты где эту куртку купил? — спросил я.
— Не помню.
— Красивая, — сказал я. — Я как раз такую ищу.
— На! — Канчели снял курточку и отдал мне. — Вымогатель!
Так Хачикян поселился в Дилижане.
Через много лет эта курточка нам с Резо Габриадзе пригодилась в Израиле, в Тель-Авиве, куда мы приехали писать сценарий фильма “Паспорт”. Там на второй день после приезда нас неожиданно пригласил к себе президент Израиля господин Герцог. У Резо тогда пиджака не было (не уверен, что он у него есть сейчас), а у меня с собой была курточка Гии Канчели, которую я заработал путем творческого компромисса. В номере было холодно (на полную мощность дул кондиционер), и я в ней спал. Мы погладили эту курточку, Резо надел ее, я завязал на нем галстук, и на приеме у президента Израиля мой друг выглядел официально и весьма импозантно. (Это был единственный раз, когда я видел на Резо галстук.)

РАЗГОВОР ВАЛИКО С ТЕЛЬ-АВИВОМ
Наш герой купил в Западном Берлине подарок для своего друга Хачикяна и хотел позвонить ему в Дилижан. На переговорном пункте ему сказали, что у них такого города в списке нет. “А Телави?” — спросил Валико. “Есть”. И его соединили с Тель-Авивом. Случай распорядился так, что на другом конце оказался эмигрант из Кутаиси, грузинский еврей Исаак. Исаак очень обрадовался, услышав родную речь, и стал расспрашивать, что нового в Кутаиси. Потом они с Валико в два голоса стали петь грузинскую песню. Исаак плакал. А потом, расплатившись за разговор, Валико без копейки в кармане шел пешком до аэропорта.
НЕТ МЕНЯ! ПЕРЕРЫВ!
После разговора с Валико Исаак тут же позвонил в Телави, чтобы сообщить другу Валико — Кукушу, что зеленого крокодила для Хачикяна Валико купил. Но телавский кепочник Кукуш, которого играл великий грузинский комик Ипполит Хвичия, испугался говорить с Израилем, замахал руками и закричал: “Нет меня! Нет! Перерыв!”
И Хвичия сыграл это так, что в том месте, когда смотрели материал, стоял хохот. Даже я смеялся, что со мной на моих картинах бывает очень редко. (Этот эпизод, к сожалению, так и не вошел в фильм.)

ДАНЕЛИЯ, ТЫ ЕВРЕЙ?
Мне позвонил Сизов и спросил:
— Ты газету читал сегодня?
— Какую?
— Любую. Вот у меня “Правда”, — и прочитал: — “Киностудия “Мосфильм” представляет на международный фестиваль фильм режиссера Данелия “Мимино”. Все, поезд ушел.
— Нет! Поезд еще у перрона! Завтра вы представите на фестиваль другую картину, и ей, какая бы она ни была, дадут главную премию! А я вырезать ничего не буду. Кладите картину на полку!
— Боюсь, Георгий Николаевич, что никакой полки не будет. Если ты не выполнишь замечаний, ты их сильно подведешь. И они мне прикажут остановить по этому фильму все работы, и нечего нам будет класть на полку. Прежде чем что-то решить, подумай как следует, посоветуйся.
На тот момент у меня в работе, кроме смонтированной пленки с изображением, было еще около двадцати магнитных пленок. Несколько пленок с репликами актеров, с гур-гуром, с синхронными шумами, просто с шумами. Только музыки — четыре пленки. Если поступит приказ остановить работы по фильму, наши монтажные комнаты отдадут другой картине. Магнитки размагнитят, а изображение смоют. И в отличие от других закрытых картин, исходные негативы которых хранятся в подвалах Госфильмофонда в “Белых столбах”, от этого фильма не останется ничего.
Я собрал соратников и объяснил им ситуацию. Соратники в один голос сказали: “Не вырезай!” Я еще раз попросил всех учесть, что если я отказываюсь, фильма не будет. Вообще. Только песня “Чито-грито” останется.
С утра пораньше отправился в Госкино. Приехал очень рано. Ходил кругами. Дождался, когда подъехал лимузин министра.
— А если бы не фестиваль, выкинули бы этот эпизод?! — выпалил я, когда он вылезал из машины.
— На улице будем разговаривать? — хмуро спросил Ермаш. — Пойдем, чаем угощу. Только не матерись.
Пришли. Он велел секретарше принести чай. Снял пиджак, сел, потряс головой:
— Голова чугунная, как будто вчера литр выпил. Самое обидное, что не пил. Нервы. Твое кино я же никому не показывал. На себя все взял. А ты вопишь на весь свет, что я тебя обижаю.
— Филипп Тимофеевич, вы на вопрос не ответили. Если бы не фестиваль, вырезали бы этот эпизод?
Он посмотрел на меня, прищурился:
— Данелия, скажи честно, ты — еврей? Останется между нами. Слово.
— Да нет вроде.
— А чего тогда ты так держишься за этот Тель-Авив?
— Хорошая сцена, трогательная, смешная.
— Пойми, не то сейчас международное положение.
— А если так: на фестивале, для международного положения, покажем без этого разговора, а в прокат, для своих граждан, выпустим с ним.
— А говоришь, что не еврей.
— Ну хорошо, еврей я, еврей! Так как?
— Ну ладно. Ты давай лодыря не гоняй! Иди работай! Чтобы к фестивалю копия была готова! А там подумаем, время будет.
Мы смонтировали негатив — без “Тель-Авива”, и напечатали фестивальную копию. После этого вернули сцену в часть, перезаписали и сдали исходные данные на копирфабрику. Работали круглосуточно. К последнему дню фестивального показа успели. Я впервые увидел копию без разговора с Тель-Авивом на фестивале. Сидел с Ермашом в ложе. Принимали хорошо. Ермаш был счастлив. Да и я тоже смотрел с удовольствием. И вот добрались — купил Валико крокодила для Хачикяна и... идет в аэропорт. Почему-то — пешком! Полная чушь!
Приз за “Мимино” на фестивале мы получили. А осенью он вышел на экраны кинотеатров большим тиражом — и во всех копиях разговор с Тель-Авивом был.

"Новое время"